*Анко-тян*
На этих выходных со спецкурсом Лесневского ходили в Литературный музей Серебряного века, где также находится дом-музей Брюсова. Жил Брюсов неплохо, кабинет у него очень красивый, с зелёными занавесками на окнах и большими книжными шкафами. У него также была картотека, где он хранил цитаты из книг. Издания на полках - на оригинальных языках авторов. Книги на французском, немецком, английском, русском. Среди них - томик поэзии Гюго и книга маркиза де Сада. Брюсов любил выпендриться, а жена его любила печь морковные пирожки.
Дальше мы пошли по залам Символизма, Акмеизма, Футуризма. Дизайн комнат очень интересный, оригинальный, специально и обдуманно составленный. Больше всех мне понравился зал символизма с большими окнами, креслом-качалкой, белым бюстом маленькой девочки и японским изданием журнала "Весы". Ещё там висела большая афиша с объявлением о публичной лекции по Бодлеровским "Цветам зла" (или, как считает Иван Иванович Карабутенко, "Цветы боли"). По окончании лекции Белый и Брюсов должны были читать свои переводы Бодлера.
В зале акмеизма, выполненном в пустынном цвете, с египетскими пирамидками, в которых лежали сборники стихов акмеистов, меня заинтересовал портрет Анненского, одного из любимых моих поэтов и замечательного переводчика, и ещё любопытным показалось письмо Зенкевича Нарбуту. Какой из Ахматовой акмеист?.. а уж о Гумилёве и говорить нечего... - писал он.
Зал футуризма был просторным и ярким, но от него впечатлений почти не осталось. Там висела картина, выполненная Маяковским. Висели афиши. Стоял медный всадник.
Дальше мы пошли по залам Символизма, Акмеизма, Футуризма. Дизайн комнат очень интересный, оригинальный, специально и обдуманно составленный. Больше всех мне понравился зал символизма с большими окнами, креслом-качалкой, белым бюстом маленькой девочки и японским изданием журнала "Весы". Ещё там висела большая афиша с объявлением о публичной лекции по Бодлеровским "Цветам зла" (или, как считает Иван Иванович Карабутенко, "Цветы боли"). По окончании лекции Белый и Брюсов должны были читать свои переводы Бодлера.
В зале акмеизма, выполненном в пустынном цвете, с египетскими пирамидками, в которых лежали сборники стихов акмеистов, меня заинтересовал портрет Анненского, одного из любимых моих поэтов и замечательного переводчика, и ещё любопытным показалось письмо Зенкевича Нарбуту. Какой из Ахматовой акмеист?.. а уж о Гумилёве и говорить нечего... - писал он.
Зал футуризма был просторным и ярким, но от него впечатлений почти не осталось. Там висела картина, выполненная Маяковским. Висели афиши. Стоял медный всадник.